Через несколько метров мужчины оказались в абсолютной темноте, единственным источником света был «мэг-лайт» Салиндро. Они медленно двигались вперед. Время от времени свет фонаря скользил по стенам, и Бролен заметил, что они покрыты слизью, мхом и плесенью. Пол был усеян камнями, осколками пивных бутылок и обрезками досок, изъеденных термитами.
Жужжание усилилось, напоминая гудение переносного электрогенератора.
Глаза Бролена начали привыкать к темноте, и слабого луча света, который Салиндро направлял вперед, ему стало достаточно. Вокруг было абсолютно темно, и лишь свет фонаря связывал реальность с пустотой. Они осторожно шли в почти кромешной тьме, нарушаемой лишь мутным светом фонаря. Оба как будто оказались вдали от мира, заблудившиеся на дне пропасти. Помимо бесконечного жужжания, сюда не проникало ни единого звука, и только назойливый гул неумолимо становился все явственней. Да еще тошнотворно запах все сильнее бил в ноздри. Бролен слышал дыхание коллеги и пытался сосредоточиться на том, что видел прямо перед собой.
Где-то в глубине дома раздался слабый треск, и нога Бролена провалилась между двух паркетных досок, оказавшись в невидимом клубке растений. Ржавый гвоздь через ткань брюк вонзился ему в лодыжку.
Стараясь сохранять равновесие, Бролен расставил руки в стороны и наткнулся ладонью на дымоход старой печи. Он сразу же почувствовал, как под его рукой зашевелились мокрицы.
— Все в порядке? — спросил Салиндро, посветив на Бролена.
— Да, просто я терпеть не могу этих тварей, — проворчал Бролен, тряхнув рукой, стараясь сбросить с нее самых прилипчивых насекомых.
Осторожно вытащив ногу из дыры, он ощупал лодыжку, сморщившись от боли.
— Блин, я порезался.
Он почувствовал, как потекла у него между пальцев кровь.
— Мы уже почти на месте, она прямо за той стеной, — сказал Салиндро.
Слушая его, Бролен вдруг понял, что они говорят шепотом, словно само место внушало им страх или какое-то особенное почтение.
«Это действительно склеп», — подумал он.
Они двигались дальше осторожным шагом, и доски скрипели под их ногами. В доме обитали целые колонии пауков. Бролен не помнил, чтобы он когда-либо раньше видел их так много в замкнутом пространстве. Стены были сплошь покрыты паутиной, колыхавшейся от ветра, и внутри нее быстро перемещались черные восьмилапые существа. Вероятно, здесь их была целая сотня. От крошечных до огромных, размером с блюдце. Они бегали по своим шелковым паутинам, подстерегая добычу, как голодные хищники. Бролен почувствовал, что ему стало трудно дышать: то ли из-за висевшей во мраке сырости, то ли от ощущения, будто тысячи насекомых слегка касаются его. Чем дальше он шел вперед, тем большей благодарностью проникался к мальчику, обнаружившему тело. Да, тому действительно понадобилась изрядная порция смелости, чтобы забраться в эту ужасную могилу. И даже зная, что дети не всегда столь впечатлительны, как кажутся, он не испытывал облегчения. Лишь любопытство, смешанное с завораживающим страхом, могло заставить паренька настолько углубиться в темноту.
Луч фонаря на мгновение замер, остановившись на оранжевом сгустке чего-то напоминающего лед. Продукт секреций рыжего гриба.
Казалось, все мельчайшие детали обстановки расположились вокруг них таким образом, чтобы специально создать ощущение бесконечного хаоса; запах гниющей человеческой плоти явственно бил в нос.
Пройдя мимо населенной насекомыми стены, Салиндро остановился и положил ладонь Бролену на плечо.
— Зрелище не из приятных, — предупредил он.
Луч света разрезал пыльный воздух и лег на пол прямо перед ними.
Она лежала там.
И над ней с жужжанием вились мухи.
Тонкая полоска дневного света, просачивавшаяся между двух камней в стене, падала на ее голое бедро, словно стремясь подчеркнуть бледность холодной кожи. Несколько белых волосков виднелись на твердом мраморе ее ноги — неподвижных, застывших во времени.
Луч фонаря поднялся выше.
Совершенно обнаженная, она лежала посреди большого темного пятна на полу. Десятки мух вились вокруг отверстий ее тела как естественного, так и искусственного происхождения, проникая внутрь на считаные мгновения, чтобы отложить там яйца.
Бролен переместился взглядом вверх по ногам женщины — и тут же испытал отвращение.
Из влагалища торчала рукоять ножа с засохшими следами струйки крови. Черное толстое тельце насекомого вдруг выползло из-под рукоятки, расправив лапы и намереваясь бежать прочь от того огромного куска мяса, в котором только что пировало вместе с сотнями других.
— Боже мой! — произнес Бролен, прикрыв рот ладонью.
Свет фонаря продолжал скользить вверх по телу, и Джош Бролен наконец понял, почему он оказался здесь.
У женщины, лежавшей тут в компании насекомых, пожиравших ее снаружи и изнутри, были отрезаны руки. На уровне локтей.
Но что хуже всего, ее лоб был изуродован, словно кто-то плеснул на него кислотой.
Так подписывался Портлендский Палач.
Сама смерть.
Джульет отперла дверь дома и вошла. Она набрала код и отключила сигнализацию, а потом положила вещи на софу.
День, проведенный в университете, оказался долгим и утомительным, она носилась из одной аудитории в другую, затем пять часов провела в библиотеке, делая выписки для своей курсовой работы. Все, что ей теперь было нужно, — это спокойный вечер перед телевизором и подносом с едой.
Сегодня днем она получила письмо от родителей. Мать писала, что они собираются купить дом, а это значило, что они не вернутся в ближайшее время. — Письмо было написано с юмором, пронизано солнцем Сан-Диего, как подумала Джульет, представляя мать, излучающую здоровье и благополучие. Элис Лафайетт старалась хотя бы на один уик-энд в месяц приезжать в Портленд, чтобы повидаться с дочерью, иногда к ней присоединялся Тед, когда ему удавалось брать выходной на работе. Однако Джульет в общем-то не чувствовала себя одинокой. И даже испытывала некоторое удовольствие от возможности распоряжаться своей жизнью так, как ей хотелось: в двадцать четыре года она могла без проблем принимать себя такой, какая она есть. Дважды в неделю она звонила матери, а лучшая подруга Камелия жила совсем близко.