Элизабет заторопилась, стараясь переодеться как можно быстрее и уйти домой. Если немного повезет, она сможет провести несколько минут вместе с Салли, прежде чем та ляжет спать. Салли было только восемь, но она уже проявляла реальные способности к учебе и была для Элизабет самым дорогим человеком в мире. За нее она отдала бы все. В худшие периоды своей жизни Лиз даже решилась стать проституткой, дабы обрести уверенность, что у ее ребенка будет достойное будущее. Сначала она долго вынашивала безумную мечту прославиться как актриса и даже несколько раз снялась в ролях второго плана в «мыльных операх», которые смотрят лишь те, кто страдает бессонницей и депрессией. Однако ей пришлось оставить свою мечту: Голливуд пресытился бесконечными девочками, кое-как прошедшими кастинги. Оказавшись на дне, Элизабет встретила отца Салли, молодою модного фотографа, заметившего ее фотогеничность. На сей раз, начав карьеру модели, ей снова не удалось подняться на вершину лестницы славы, однако теперь у нее были средства к существованию, и, когда на свет появилась Салли, она смогла прокормить еще один рот. Успех боялся ее, как чумы, поэтому казалось почти логичным, что отец Салли бросил ее, став одним из самых известных фотографов в шоу-бизнесе. Но в свой тридцать один год он оступился на этой пресловутой лестнице в небо — с трубкой, набитой опиумом, в одной руке и девушкой по вызову — в другой. Для Лиз и Салли наступили голодные годы, и они в поисках лучшей доли перебрались в Портленд. В тридцать два Лиз нашла работу модели особого рода. Она устроилась в компанию, продававшую через каталоги сельскохозяйственную продукцию, а также одежду, преимущественно женскую, — своего рода «Клуб Таппервэр». Компания распространяла каталоги среди женщин зрелого возраста и не нуждалась в идеальных гибких фигурах, предпочитая реалистичность, дабы рекламируемые бренды были более узнаваемы среди покупателей, Так, после долгих лет подработок, Элизабет вновь стала манекенщицей. Она трудилась на эту компанию уже четыре года, ежегодно продлевала контракт и получала приличное жалование, плюс — иногда — «сверхурочные». Этого было достаточно, чтобы сэкономить и отложить деньги на учебу Салли в университете.
Лиз вышла из студии около восемнадцати часов и поспешила к стоянке. Она вытащила сотовый телефон и набрала номер Эмми, няньки. В трубке послышались длинные гудки. Возможно, Эмми гуляла с Салли в парке, хотя это было против ее привычек. Лиз нажала кнопку «отбой»: бесполезно было пытаться снова, все равно через полчаса она окажется рядом с дочерью.
Своей дорогой Салли.
Она подошла к машине и наклонилась, чтобы вставить ключ в замок, когда внезапно ее пронзила дикая боль. Хрустнув, нос буквально взорвался.
Ее кровь пузырилась и стекала на губы.
Она стала задыхаться.
Нос и рот невыносимо сдавила какая-то ткань. Запах анестезии вдруг заглушил боль. Когда Лиз поняла, что именно с ней происходит, сопротивляться было уже слишком поздно.
Слишком поздно кричать.
Салли придется прожить всю оставшуюся жизнь в одиночестве, без нее.
Элизабет Стингер закричала, но этот крик в течение нескольких секунд метался лишь в ее голове, а потом прекратился… И вместе с ним исчезли последние надежды.
Никто никогда о ней больше ничего не узнает.
Он вообще не обратил на нее внимания. Ни слова, ни улыбки, ни простого дружеского взгляда. Джульет была в ярости. Выйдя из кабинета Бролена, она так и не получила от него ни грамма сочувствия или симпатии.
Джульет в бешенстве стучала пальцами по клавиатуре. Переполняемая гневом и мыслями о своем, она могла бы получить за домашнее задание лишь заслуженную тройку.
Остановившись на середине фразы, она обхватила голову руками.
В последнее время у Бролена было много забот, расследование этого мерзкого дела полностью захватило его, но разве это причина игнорировать ее? Быть может, дело тут в его ранении? Едва зайдя в кабинет, Джульет заметила распухшую щеку Джошуа. Салиндро успокоил ее, объяснив, что с Броленом не случилось ничего серьезного, что он пострадал, боксируя с одним из своих коллег, но Джульет заподозрила, что это не правда. Салиндро был слишком предупредителен, он точно лгал ей. Возможно, Бролен пострадал, участвуя в задержании преступника. Но разве это повод вести себя так, словно ее не было в комнате? Она хотела поговорить с ним, ей нужно было только это, и еще: она могла бы просто сделать ему перевязку, если, конечно, он… Ведь она не просила о многом — чуть-чуть внимания и все…
Внезапно Джульет почувствовала, насколько взвинчены ее нервы.
«Да ты полностью рехнулась, моя бедная девочка, — сказала она себе, покачав головой. — А как еще он мог отреагировать? Ты ведешь себя, как замужняя женщина, устраивающая сцену мужу. А Бролен — он не более чем… „близкий человек“». На самом деле, это словосочетание было не совсем верным, все-таки он, скорее, друг, пусть они и были знакомы не так уж хорошо, но они уже полностью доверяли друг другу. Кроме того, у них в прошлом было нечто очень важное, что связывало их. Через несколько недель после случая с Лиландом Бомонтом Джульет узнала, что тогда Бролен впервые убил человека. Прежде она никогда не задумывалась об этом, но теперь поняла, что этот опыт стал для него чем-то вроде травмы — ведь ему пришлось принять решение отнять жизнь у человеческого существа. Бролен не был с ней знаком, но он открыл огонь и убил Лиланда, чтобы спасти ей жизнь. Она часто думала об этом и даже собиралась поговорить об этом с инспектором, однако его толстый друг, Ларри Салиндро, убедил ее не делать этого. Бролен не любил, когда при нем вспоминали об этом, он считал себя единственным ответственным за свой поступок и не искал утешения. По мнению Джульет, эта рана должна была со временем зарубцеваться сама собой — как и все остальные, но ей хотелось помочь ему забыть о случившемся.