Наступила ночь, и, вылезая из «Мустанга», инспектор вздрогнул, но не смог бы ответить, отчего — от холода или страха. Он почти сразу же заметил «Форд» без опознавательных знаков, в котором Гарри Сиддон протягивал Джульет кофе. Она находилась на пассажирском сиденье, дверца рядом с ней была открыта, плечи девушки укутаны одеялом. Увидев Бролена, она выскочила из машины и молча подошла к нему.
Они долго стояли, обнявшись, пока Бролен не отступил на шаг, чтобы взглянуть Джульет в глаза. «Мигалки» озаряли ее лицо сюрреалистическими красными сполохами.
— Держишься? — спросил он, скорее чтобы дать ей понять, что он беспокоится за нее, нежели ожидая какого-либо ответа.
Она робко пожала плечами и снова прижалась к нему. Бролен почувствовал, как грудь девушки сотрясает крупная дрожь, но все, что он смог сделать, это погладить ее по голове. Сказать было нечего: наступил один из тех моментов, когда слова не способны утешать, а молчание и простое рукопожатие могут сделать гораздо больше.
К ним приблизились два человека один из новичков и сотрудник лаборатории, но, видя их скорбные лица, они так и остались стоять в стороне. Командование операцией взял на себя Ллойд Митс.
Наконец они разомкнули объятия, и Бролен усадил Джульет в машину, принес ей горячий чай. Джульет почти машинально взяла его онемевшими пальцами.
— Я должен войти внутрь, — мягко объяснил он.
Она кивнула, и одеяло медленно соскользнуло с ее плеч.
— Знаю.
Бролен увидел двух человек из службы судебно-медицинской экспертизы, нетерпеливо ожидавших его возле крыльца.
— Гарри и Пол отвезут тебя домой и останутся там до моего приезда, ладно?
Вместо ответа Джульет крепче сжала губы, кровь отлила от них, и они побелели, став похожими на бороздки, прочерченные в снегу. Бролен поцеловал девушку в лоб и пошел прочь.
Час спустя Камелия Маккой покинула свой дом в черном мешке, шуршание которого напоминало скрип дорожных сумок во время отъезда в отпуск.
Отъезда в очень и очень далекие края.
Навсегда.
Иногда нам с искренним удивлением приходится констатировать, какой силой обладают переполняющие нас чувства: они возносят нас над нашей способностью воспринимать окружающую действительность и растягивают время настолько, что, кажется, полностью выдергивают нас из неумолимого потока часов и минут, и тогда мы воспринимаем происходящее как будто откуда-то издалека. Так и Джульет — она прожила несколько следующих часов в каком-то ином мире, словно сознание перестало ощущать течение времени, дабы ей легче было преодолеть нахлынувшую боль.
Она оставила обоих полицейских в гостиной и поднялась в спальню, в свое убежище. Вместо того чтобы упасть на кровать и всласть выплакаться, как поступает большинство людей, Джульет долго ходила кругами по комнате и наконец открыла окно. Подобно вихрю любопытных призраков, холод мгновенно ворвался внутрь.
Джульет перегнулась через подоконник. В ледяном небе бесстрастно мерцали звезды. Тысячи бриллиантовых глаз, расстояние до которых казалось обманчиво коротким, величественно светились над спящей землей.
Звезды шепчут, подумала она, они поют в космосе. Озаряя бесконечный мрак своим пылающим хором.
Джульет посмотрела на колокольню церкви Преподобного Виллема, поискала глазами луну, но не обнаружила ее — вокруг горели лишь городские огни тщеславия и висели густые тени.
Разглядывая мириады этих земных звезд, Джульет вспомнила слова Камелии, сказанные подругой несколько месяцев назад, когда она сама, чудом избежав гибели во время похищения, с трудом приходила в себя.
Смерть раздражает, ее не любят, и, когда она приходит, всегда хочется, чтобы, она прошла от нас как можно дальше.
Это было правдой. Сама мысль о смерти отвратительна человеку. Иногда она становится такой навязчивой, что от нее невозможно отмахнуться, но относиться к ней по-другому все равно сложно. Джульет вспомнила про своего кота Хумуса. Когда она была ребенком, в их доме жил большой черный кот, Хумус. Его завели родители еще до рождения Джульет, он был в доме, когда она появилась на свет, когда ее крестили, и даже в ее десятый день рождения Хумус все еще находился рядом с ней. Он был частью ее жизни, неотъемлемой частью ее вселенной. Но однажды утром она нашла Хумуса на полу у софы, он лежал, вытянувшись во всю свою длину, а его фиолетовый язычок вывалился на плитку пола. Джульет было тогда двенадцать, она не сразу поняла, что случилось, и, взяв кота на руки, ощутила пальцами его холодное маленькое тело. В тот день она долго плакала. Она никогда не думала, что однажды Хумус может умереть, тем более так. Никакой прощальной ласки, ни одного мяуканья напоследок, ничего, только холодное тельце на полу в субботнее утро. Позднее она услышала разговор отца с матерью. «Он ведь мог пойти и сдохнуть где-нибудь еще, разве не так? Я думал, кошки, собираясь умирать, прячутся. Да, мне тоже тяжело, но что за хрень! Подумай о Джульет, каково это, увидеть безжизненное тело своего кота с утра пораньше, думаешь, ей это приятно? По крайней мере, если бы он умер где-нибудь на улице или в соседском саду, девочке было бы легче. Никто бы ничего не увидел, и, больше не замечая кота в доме, мы бы просто-напросто поняли, что он сдох. Всем было бы намного легче».
Джульет застыла на пороге кухни, потом развернулась и вновь пошла в спальню, где опять заплакала. Взрослые не любят думать о смерти. Это понятно. Они хотят, чтобы смерть делала свое дело вдали от их впечатлительных глаз. За закрытыми ставнями.